Оксана Чусовитина — феномен мировой гимнастики. За её спиной восемь Олимпиад, огромное количество побед мирового и регионального уровня. Однако не только спортивные достижения Оксаны вызывают уважение, но и её личная история.
В 2002 году сыну, которому на тот момент было всего два года, поставили страшный диагноз — лейкемия. Семья приняла решение лечить ребенка в Германии. Чтобы собрать необходимые для этого деньги, гимнастка стала выступать за немецкую сборную.
Шесть лет было брошено на борьбу с болезнью. Как рассказывает сама Оксана, за это время семья пережила много трудностей, но в итоге добилась своего: Алишер полностью здоров.
История Оксаны Чусовитиной не тайна, о ней гимнастка рассказывала не раз, но так подробно, эмоционально и откровенно — впервые.
-Оксана, мы очень признательны Вам за то, что решились открыто обо всём поговорить. Должно быть, трудно снова перебирать в памяти прошедшие события. Прошло уже 15 лет, я могу спокойно об это вспоминать. Спрашивайте.
-Расскажите, как всё началось? Когда Вы узнали о болезни Алишера? Это был 2002 год, я выступала на Азиатских играх в Южной Корее. Алишерчику было два годика, взять его с собой не могла, а оставлять с няней не решилась, поэтому попросила приехать маму. Ты чувствуешь себя спокойно, когда ребёнок с бабушкой.
Соревнования проходили успешно, ничего не предвещало беды. Я тогда завоевала две золотые и две серебряные медали для Узбекистана. Мобильные в то время были редкостью, поэтому связаться с Ташкентом было достаточно трудно и дорого.
В тот день у меня появилась возможность воспользоваться телефоном, и я сразу же позвонила маме, чтобы узнать, как у них дела. Мама меня очень взволновала, сказав, что Алишер находится в больнице с простудой.
Меня охватило беспокойство, почувствовала, что с сыном что-то не так. Никакая это не простуда.
Спустя полтора дня бесконечной тревоги и нетерпения мы наконец вернулись в Ташкент. По ощущениям это были не дни, а месяцы ожидания.
Наш самолёт только сел, а мы уже мчались в больницу, где нас встретил доктор. Сердце бешено колотилось. Он сообщил, что у Алишера лейкемия.
Как потом объяснил профессор, когда Алишер попал в больницу, гемоглобин упал до показателя 20. Ещё пара часов, и его бы не спасли.
Врач, не дожидаясь разрешения родителей, сам принял решение и спас нашего ребёнка. Я не могу не выразить глубокую благодарность этому человеку за то, что он тогда сделал для нас.
— Неужели не было никаких предварительных признаков того, что с ребёнком что-то не так?
Были, но тогда мы этого не понимали, никогда ни с чем подобным не сталкивались. Помню, был случай ещё до больницы, когда он не мог наступать на ножку.
Я думала, может, подвернул, когда гулял. Сделали снимок: «трещина или перелом». Но откуда?!
Вообще, когда переломы случаются, нога должна распухнуть, у него же ни опухоли, ничего. Ну поставили этот гипс, походил с ним какое-то время. Поехали в другую больницу, там нам сказали: ревматизм.
А однажды дома он играл в машинку, сидя на коленках, и вдруг резко закричал, будто обжёгся. Подбегаю, вроде ничего не случилось. Поднимаю майку, а у него по всей спине капилляры полопались. Врачи опять ничего не смогли объяснить.
-Даже кровь не сдавали на анализ? Кровь проверили, вышел низкий гемоглобин. Сказали, что как-то неправильно кормим. Вы поймите, тогда медицина была совсем не такая, как сейчас. И то я считаю, что нам в больнице очень с врачом повезло.
-Итак, Вы узнали диагноз. Как отреагировали? Были шокированы, конечно. Но одно могу сказать совершенно точно: у меня никогда не было сомнений в том, что всё закончится хорошо.
А чувства, которые мы тогда испытали, они не передаются. Ты никогда с подобным не сталкивался, попросту не знаешь, что делать, куда бежать, к кому обращаться. Подливали масла в огонь ещё окружающие со своими советами…
Знаете, в такие моменты лучше промолчать. «Да ты не расстраивайся», — говорили мне люди. Что значит «не расстраивайся»? У тебя внутри всё кипит, бурлит, ты не понимаешь, что делать, на кону жизнь твоего ребёнка.
Особо «доброжелательные» сообщали, что с такой болезнью живут только девять месяцев и что исход неизбежен. Или это вот ещё: «Бог дал, Бог взял». Пройдя все эти испытания, без сомнения, становишься мудрее и на всё реагируешь спокойнее.
Но представьте моё состояние тогда? Друзья мои, поверьте, в такие моменты лучше ничего не советовать, если хотите помочь, просто будьте рядом.
-Мне понятны Ваши чувства. Сталкиваясь с трудностями, резко взрослеешь, приходится быть сильной. Кто-то же должен, и этот кто-то — ты.
Вы правы, благо я родилась с сильным характером. Поняла, что нужно собраться и действовать, нет права на ошибку. Решения принимала с холодной головой, насколько это возможно.
-А Ваш супруг? О, он очень тяжело переживал всё это. Даже сейчас, хотя прошло 15 лет, не может спокойно говорить о том времени, может заплакать.
-Сами плакали? При Алишере ни разу, он не должен был чувствовать, что маме страшно. Плакала только наедине с собой, потому что не знала, что дальше делать. Но в конце концов понимаешь, что нужно перестать распускать нюни и начинать действовать.
-Как и почему Вы оказались в Германии? В те годы в Ташкенте не была развита детская онкология, мы лежали в Институте переливания крови и понимали, что нужно искать другие возможности, и они появились.
Я продолжала выступать на соревнованиях, должна была улететь в Германию. Сомневалась, но муж настоял на том, чтобы я уехала: «Давай лети. Там на месте всё разузнаешь!» Только дурак не воспользовался бы таким шансом, и я полетела.
По прилете рассказала коллегам, и те с большой охотой принялись искать нам больницу. Это было непросто: места были заняты, очень много деток приезжают на лечение со всего мира, но в итоге нашли.
Сказали, что лечение будет стоить €120 тыс. Это был второй шок. Такая сумма была для нас неподъёмной. И немцы предложили выход — выступать за их сборную и объявить о сборе средств. Так и поступили.
Это были очень трудные времена. Доходило до того, что приходилось выбирать — купить лекарств или еды. Препараты стоили очень больших денег, поэтому действительно было нелегко.
Ты в чужой стране с больным ребёнком и совсем не знаешь, к кому в случае чего пойти. Но об этом никто не знал, я не рассказывала.
— Вы были одна? Без мужа? Первое время одна. Тогда посольство не давало визу двум супругам одновременно. Позже уже прилетела помогать племянница мужа, чтобы я смогла спокойно уезжать на соревнования.
И только потом визу получил супруг. Вы знаете, он тогда сделал очень большой шаг, не знаю, смогла бы я на такое решиться. Он ушёл из спорта, хотя достигал очень хороших результатов. Ушёл, чтобы полностью заниматься решением наших вопросов.
-Сколько лет там жили? В Германии мы жили 10 лет. Шесть из них пробыли в больнице. В 2002-м начали лечение, в 2008-м нас выписали, и на протяжении пяти лет мы ездили проверяться, чтобы не было рецидива.
-Шесть лет в больнице? С ума сойти. Правильнее будет сказать, в гостинице при больнице. У этой гостиницы своя история. Её построила девочка, когда-то болевшая раком.
Во время лечения у родителей не было денег, чтобы жить рядом с ней, поэтому они могли видеться только раз в неделю. Когда девочка выросла, она вложила все накопленные деньги в строительство гостиницы для родителей, чтобы те могли находиться рядом с ребёнком.
Причём за эту гостиницу ты не платишь. Питаешься сам, есть кухня, на которой можно готовить.
Из этих шести лет Алишер полгода не выходил на улицу вообще, когда проходил химиотерапию. Нужно было беречь себя, чтобы не поймать никакую инфекцию. И вот они с мужем сидели всё это время в блоке.
-Невероятно! Вы прошли через всё это вместе и победили болезнь. Как сейчас живёт Алишер?
Он у нас прекрасный! Ему уже 24 года. Тренирует детей по баскетболу и учится на преподавателя младших классов.
-У него есть какие-то воспоминания с тех времён? Нет. И хорошо, пусть их не будет. Когда чуть повзрослел, стал задавать вопросы: «А откуда у меня эти шрамы? Чем я болел?»
Позже, разумеется, мы ему обо всём рассказали, но растили и воспитывали сына как здорового, полноценного ребёнка. -Принято считать, что женщины слабее мужчин… Нет, это не так.
— Да-да, я хочу сказать, что в обществе ещё живёт этот стереотип. Хотя я, например, твёрдо уверена, что женщины зачастую намного сильнее и выносливее, особенно когда дело касается детей. Это я говорю без какого-либо оттенка сексизма. Просто у матери нет права на ошибку.
Мужчины, безусловно, любят своих детей, но мужчина сможет прожить без своего ребёнка, а женщина — нет. Ребёнок — это часть её.
Поэтому, когда девчонки думают, что, родив ребёнка, удержат мужа в семье… Я вас умоляю, уберите это из головы. Мужчину ребёнком не удержишь. -Сколько Вам было лет, когда столкнулись с болезнью сына? Мне было 27.
-Параллельно ещё продолжали профессионально заниматься спортом. Гимнастика меня спасала. Приходя в зал, ты всё равно чуть-чуть отвлекаешься. Но бывали дни, когда я просто эмоционально была не в силах тренироваться.
Когда, например, приходили плохие результаты анализов или что-то ещё. Но я уверена, что спорт мне помог не чокнуться, тяжело сутками сидеть в больнице, нужно было хоть как-то отвлекаться.
-Такие события оставляют отпечатки на характере. Собравшись с силами однажды, тяжело вернуться в прошлое состояние. И вроде бы уже всё закончилось, стоит выдохнуть и снова стать «слабой девочкой», но расслабиться ты уже не можешь. Ты другая.
Ну нет, когда я рядом с мужем, я чувствую себя хрупкой женщиной, которую любят и ради которой готовы на всё.
-Здорово, что Вам удалось в себе это сохранить. Удалось. Я в принципе нечасто думаю о тех дня, но некоторые воспоминания меня не покидают. Очень сложно видеть, как в больнице умирают дети, а это, к сожалению, случалось почти каждый день.
Больнее всего видеть в этот момент матерей. Помню, однажды Алишерчик спрашивает: «Мама, а чего она плачет?» Я говорю: «Наверное, пальчик обожгла». А он: «Пойдем подуем, пожалеем». Это очень больно.
Да, в Европе отличная медицина, но, к сожалению, не всех удаётся спасти не только в Ташкенте, но и в Германии. Никто из тех деток, кто лежал с сыном в больнице в Ташкенте, не выкарабкался.
-Как в Узбекистане сегодня развивается лечение детской онкологии? Сегодня — это совсем другой уровень медицины. Я нахожусь в попечительском совете Детской онкологии в Ташкенте. Делаю всё, что от меня требуется, но в больницу не захожу. Я не могу. Я не готова.
Детки, которые борются с онкологией, в какой-то момент становятся все друг на друга очень похожи внешне.
Не могу это видеть, у меня ком к горлу подкатывает. Я сразу представляю, как сейчас где-то вся никакущая и поникшая мама этого ребёнка сидит и не знает, что ей дальше делать.
У меня была возможность благодаря спорту вылечить сына. Но, к сожалению, у кого-то такой возможности нет.
-Вы в итоге собрали нужную сумму на лечение в Германии? Собрали. Но за время лечения мы с Алишером получили гражданство, и, так как я выступала за сборную, ребёнка лечили бесплатно.
В итоге, когда уже мы полностью выздоровели, в больнице нам сказали, что на счету Алишера крупная сумма денег, которые они могут нам перевести.
Но мы с мужем тогда решили, что эти деньги должны остаться в больнице. А вдруг появится ещё один такой ребёнок, как наш, которому они будут жизненно необходимы.
-Представляете, может быть, вы ещё кому-то жизнь спасли? Может быть, это было бы прекрасно. Это не наши деньги, это деньги, которые собирали на лечение, поэтому мы не можем их себе присвоить.
Пусть лучше они будут использованы по назначению. Нам они совершенно точно никакого счастья бы не принесли.
